Маленький Мук пытается на лету снять огромную, на пять размеров больше его ноги, туфлю. Но старается он странно. Его рука медленно-медленно тянется к заострённому носку, дотрагивается до него, а затем, как после удара током, резко отдёргивается назад и снова повторяет начальное движение.
– Джинн, объясни, что это такое? Почему всё вокруг как закольцованный фрагмент в немом кино?
– Я же говорил тебе, что приостановил время, – ифрит внимателен и очень напряжён. Похоже, его голова и шея держат невероятно большую ношу, своей тяжестью и видом напоминающую высоченную заоблачную гору.
– Надолго?
– Нет. Нам стоит поторопиться, вечно сдерживать этот момент я не смогу. Но прежде, чем мир вокруг снова начнет своё движение, мне необходимо получить от тебя ответ Герхард.
– Спрашивай.
– Знаешь, тогда в пустыне на твою жену напал не скорпион, и не песчаная буря пыталась всех вас убить.
– А кто же?
– Очень старый и опасный дух воздуха и огня – Марид.
– За что? Что такого я ему сделал?
– Вот именно об этом я и хотел у тебя спросить? – глаза волшебника пытаются найти необходимый ответ у меня на лице, но не находят.
Ифрит вдруг делает глубокий вдох и, словно огромный латексный шар, которому приспустили бечевку, издаёт угрожающий, сухой и нудный звук.
– Герхард, ты ему пообещал?
– Не-е-ет! – моя ярость беспредельна. – Как я мог ему что-то обещать, если даже имя его я узнал только сегодня?
– Да-а-а. Имён у него не счесть. А пообещал ты ему благодарность за то, что он поможет тебе встретить Любовь!
Именно в этот момент в небе Маленькому Муку удаётся ухватить за носок туфлю и, взмахнув ею пару раз над своей большой головой, обёрнутой огромной чалмой, запустить прямёхонько в нас. На ночном небосклоне, как на экране безразмерной плазмы, сначала появляется озабоченная гримаса карлика, затем следует невероятное сальто-мортале туфли, а после её смачное приземление в двух шагах от нас. Отчего тут же, прямо из поднявшейся пыли, на небесном экране вырастает целая оранжерея невиданных тропических цветов, а воздух над заливом наполняется ароматами манго, бензола и художественной гуаши. Это то, что в эти секунды видят в небесном кинотеатре и чем так восхищаются зрители фестиваля, но это совсем не то, что падает с неба на наши головы в действительности. Десятка три светодиодных дронов, изображавших под управлением наземных компьютеров в воздухе сказочный башмак, с невероятной скоростью, присущей только летательным аппаратам, врезаются в тротуарную плитку. Отчего в воздух взмывают не яркие стебли и листья только выросших из земли фантастических растений, а колотые осколки цемента, искры, дым и пламя от взорвавшихся механизмов.
Не успевает пепельная взвесь после взрыва рассеяться, как наш джинн превращается в огромного свирепого единорога с лохматой жёлтой гривой. И обзаводится такими же желтыми копытами, хвостом льва и огромным чёрным рогом на лбу в виде полумесяца.
– Быстро все на меня! – в голосе волшебника звучат сталь да отдышка разъяренного животного.
И лишь мы всей семьёй успеваем вскарабкаться на его длинную, как у жирафа, шею и вцепиться в жёсткую гриву, как тут же наш единорог пускается в бегство через мост, ведущий с пальмового острова в город.
Мы мчимся на такой скорости, что всё вокруг сливается до смазанной картинки в глазах и шума в голове. Лишь щёлкает в сознании: шоссе шейха Зайед, яхтенная гавань в Дубай Марина, отражение огней высоченных шпилей в ночном заливе, а затем… фонтан воды, огня и гула от только что взорвавшейся светодиодной дроновой бомбы в воде береговой линии.
Мир превратился в бешеный скок, в попытку сбежать. Так душу, уши и спинной мозг пронзает животный ужас от свистящей груды металла, снова и снова падающей где-то рядом, в одном мгновении от твоей собственной смерти.
Я прижимаю к своей груди дочерей, а моя Любовь, впившись мне в руку, просто истошно кричит, страшно и высоко.
Значит, мы еще живы… Или нет? Прямо перед нами из темноты, в золотом ободе из света, появляется огромный абрис божественного глаза. Божественного, потому что он, этот глаз, слишком огромен для живого существа, когда-либо рождавшегося на земле. У него чудная изумрудная радужка и лучеобразный светящийся белок. Глаз приближается и занимает уже всё небо перед нами, а затем начинает крутиться вокруг своей оси, всё быстрее и быстрее, пока не превращается в один сплошной световой веер.
– Герха-а-ард! – орёт дурным рыком единорог-джинн. Держитесь крепче. Сейчас на Ain Dubai крутанемся.
Самое большое в мире колесо обозрения, жутко взвизгнув всеми тоннами своей стали, начинает раскручиваться и набирать скорость. Вместе с маховиком оборотов внутри двухсот пятидесяти метровой махины начинают петь, словно струны скрипки, стальные её тросы. Меня мутит оттого, что набравший скорость аттракцион делает свой полный круг за несколько секунд. Верх, вниз, верх…
Две тяжёлых стальных кабинки, как сорвавшиеся с резьбы гайки, вдруг улетают в темень, а за ними, расчертив воздух огненным хвостом, ухает в ночной залив разноцветная комета.
– Да-а-а-а! – орёт дурным голосом наш джин. – Спалился гад!
И мы все разом откуда-то сверху тоже падаем в воду.
Утро на берегу Персидского залива всегда так безмятежно прекрасно и тихо.
Слева в утренней дымке над Bluewaters Island высится колесо обозрения Ain Dubai. Рядом со мной рыдает от счастья моя женщина.
– Герхард, – всхлипывает Анна, – я думала, что ты не придёшь в себя. Всю ночь медики приводили тебя в чувство.
Я встаю с больничной койки какого-то медицинской палаты и, ничего не говоря, выхожу на широкую террасу балкона. Передо мной открытое пространство Персидского залива и нежного чистого неба.
Ночной ужас остался позади, там, где завершилась ночь, а в воздухе снова, как и ранее, стоит еле уловимый бензольный аромат выдержанного рислинга вперемешку с гуашью.
Я внимательно всматриваюсь в водную даль и вижу, как на рейде, нещадно коптя небо отходами нефтяных форсунок, стоят русские корабли.
Самый ближний из них ко мне – ржавый, длинный военный линкор «Свободная Россия», поднятый со дна Цемесской бухты Чёрного моря и переделанный под нефтяной танкер. Русские в который раз переругались со всем миром и теперь пришли торговать своей нефтью к тем, кто готов с ними общаться, к арабам.
– Послушай, – Джинн печален и немножко грустен, – я выполнил два твоих желания, Герхард, дважды спас тебя и твою семью. У тебя осталось ещё одно, последнее. Подумай, пожалуйста, хорошенько, чего ты на самом деле хочешь.
